Элиф Батуман «The Possessed: Adventures with Russian Books and the People Who Read Them»
Лично я учился с помощью нее. Мне она очень помогла.
О чем эта книга О русской и даже узбекской литературе глазами американки турецкого происхождения. Элиф Батуман — ученый, литературный критик и публицист (она регулярно пишет для The New Yorker и N+1) — в шести эссе о русской литературе и узбекском языке пытается ответить на насущный вопрос каждого, кто хоть раз в жизни уходил в книжный запой: как нас формируют любимые книги? В качестве наглядного литературного материала Батуман берет Достоевского, Толстого, Чехова, Бабеля и даже Лажечникова, но делает это без древнерусской тоски. Она пытается организовать в Калифорнии конференцию по Бабелю без сабель и казаков, попасть в Ледяной дом и не выйти замуж, узнать, кто убил Льва Толстого и что сталось с резиновой уточкой Бабеля, и смириться с тем, что грант на изучение великого узбекского языка составляет 7 тысяч долларов, из которых 4 — это на мешок, в котором, если что, отправят домой части твоего тела. Батуман пишет с прытью посвежевшего Вуди Аллена и — что самое важное — с желанием не анализировать русскую литературу, а с желанием ей жить.
Зачем и кому читать В книге Батуман русская литература в кои-то веки не предстает перед читателем в роли дементора с головами Толстого и Достоевского, который, покачиваясь, скорбно висит над Россией. Батуман пишет о русской литературе, во-первых, смешно (и смешно здесь не так, как тому английскому второкурснику, который обнаружил в русском языке букву Ы и запостил это на Buzzfeed). Во-вторых, пишет она с удивительной, ясной любовью к предмету — и любовь эта каждому переводчику на русский полезна, как витамины. Мы можем освоить английский, турецкий, финский, датский языки и даже кликсовый язык бушменов, но только не русский как совсем иностранный. Книга Батуман может помочь взглянуть на русский язык — наш рабочий инструмент — с неожиданной стороны и полюбить его заново.
Цитата«Во время одной нью-йоркской конференции я сорвалась на коллегу, который утверждал, что мне никогда до конца не понять бабелевской «Конармии», потому что мне никогда не постичь «особого, еврейского чувства изолированности», какое было у Лютова. «Конечно, — ответила ему я, — что там женщина ростом под метр восемьдесят и дочь турецких иммигрантов из Нью-Джерси может знать об «изолированности», не то что ты, американский коротышка-еврей». Он кивнул: «Вот и я о чем».
Она помогает смотреть на русскую литературу английскими глазами.