Чей стиль письма заставляет Вас "трепетать"?

Если говорить о хороших стилистах, я бы начал с Владимира Набокова. Люблю его, правда, странною любовью. Несомненно, это автор высокой культуры, продолжающий линию наших главных писателей 19 века, но при всей отточенности слога, стремлении к языковым изыскам Набоков, который фактически постулировал наличие у себя идеального вкуса и рассуждал о пошлости, порой перегибает палку. Его тексты то и дело спотыкаются о собственную рефлексию. Подчеркну, что речь сейчас именно о его прозе.

Трепет и даже восторг у меня вызывает поэма "Москва - Петушки" Венедикта Ерофеева. Пусть перед нами прозаический текст, ему присущи обязательные для поэзии черты: каждое слово здесь стоит на своем месте и ни одно из них нельзя выбросить, переставить или заменить. Это чрезвычайно плотный текст с бесчисленными культурными наслоениями. Вот, например, пара ярких абзацев, так, чтобы без спойлеров.

И вот как-то однажды я уж совсем перепилась. Подлетаю к нему и ору: «Пушкин, что ли, за тебя детишек воспитывать будет? А? Пушкин?» Он, как услышал о Пушкине, весь почернел и затрясся: «Пей, напивайся, но Пушкина не трогай! детишек — не трогай! Пей все, пей мою кровь, но Господа Бога твоего не искушай!» А я в это время на больничном сидела, сотрясение мозгов и заворот кишок, а на юге в это время осень была, и я ему вот что тогда заорала: «Уходи от меня, душегуб, совсем от меня уходи! Обойдусь! Месяцок поблядую и под поезд брошусь! А потом пойду в монастырь и схиму приму! Ты придешь прощенья ко мне просить, а я выйду во всем черном, обаятельная такая, и тебе всю морду исцарапаю, собственным своим кукишем! Уходи!» А потом кричу: «Ты хоть душу-то любишь во мне? Душу — любишь?» А он все трясется и чернеет: «Сердцем, — орет, — сердцем — да, сердцем люблю твою душу, но душою — нет, не люблю!!»
И как-то дико, по-оперному, рассмеялся, схватил меня, проломил мне череп и уехал во Владимир-на-Клязьме. Зачем уехал? К кому уехал? Мое недоумение разделяла вся Европа. А бабушка моя, глухонемая, с печки мне говорит: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего "я"!»

Примерно в то же время, что и "Москва-Петушки", появилась "Школа для дураков" Саши Соколова. Эти книги чем-то похожи, но я ни в коем случае не рекомендовал бы выбрать любую одну вместо двух. Стиль "Школы..." - это стиль очень образованного шизофреника, чистого и искреннего. Повествование здесь - поток сознания, потому и повествования как такового нет, мы начинаем из ниоткуда и заканчиваем нигде, время движется нелинейно, если вообще существует, единственная логика произведения - это глубинные основы языка, здесь - как по Бродскому - "язык движет поэтом", поэтому при чтении лучше ухватиться за это течение и получить от него удовольствие. "Школа для дураков" не грустна, она печальна. Но печаль эта достигает значительных масштабов, что вполне можно сказать и о качестве самой книги. > Ты хочешь покинуть ров, вернуться назад, в комнату, ты уже поворачиваешься и пытаешься отыскать в отвесной стене рва дверь, обитую дерматином, но мастер успевает удержать тебя за руку и, глядя тебе в глаза, говорит: домашнее задание: опиши челюсть крокодила, язык колибри, колокольню Новодевичьего монастыря, опиши стебель черемухи, излучину Леты, хвост любой поселковой собаки, ночь любви, миражи над горячим асфальтом, ясный полдень в Березове, лицо вертопраха, адские кущи, сравни колонию термитов с лесным муравейником, грустную судьбу листьев – с серенадой венецианского гондольера, а цикаду обрати в бабочку; преврати дождь в град, день – в ночь, хлеб наш насущный дай нам днесь, гласный звук сделай шипящим, предотврати крушение поезда, машинист которого спит, повтори тринадцатый подвиг Геракла, дай закурить прохожему, объясни юность и старость, спой мне песню, как синица за водой поутру шла, обрати лицо свое на север, к новгородским высоким дворам, а потом расскажи, как узнает дворник, что на улице идет снег, если дворник целый день сидит в вестибюле, беседует с лифтером и не смотрит в окно, потому что окна нет, да, расскажи, как именно; а кроме того, посади у себя в саду белую розу ветров, покажи учителю Павлу, и если она понравится ему, – подари учителю Павлу белую розу, приколи цветок ему на ковбойку или на дачную шляпу, сделай приятное ушедшему в никуда человеку, порадуй своего старого педагога – весельчака, балагура и ветрогона. О Роза, скажет учитель, белая Роза Ветрова, милая девушка, могильный цвет, как хочу я нетронутого тела твоего!

Напоследок вскользь упомяну Сергея Довлатова. Краткость, емкость, никакой претенциозности, добродушный юмор. Знаю много отрывков из него наизусть, но это, пожалуй, любимый:> И правда, думаю, чего это я... Красивая женщина. Стоит руку протянуть. Протянул. Выключил музыку. Опрокинул фужер... Слышу: "Мишка, я сейчас умру!" И едва уловимый дребезжащий звук. Это Марина далекой, свободной, невидимой, лишней рукой утвердила фужер...

- Мишка, - говорю, - в командировке.

- О Господи!...

Мне стало противно, и я ушел. Вернее, остался.