К чему приводит подавление эмоций? Психоаналитический разбор фильма «Джокер». Часть третья

Что происходит с душой при многолетнем запрете эмоций? Человек теряет способность их различать, теряет свой эмоциональный интеллект.

Человек не может и не должен «управлять» своими эмоциями. Эмоции ни подавлять, ни искусственно создать нельзя.

«Был приказ: всем пацакам надеть намордники, и радоваться» [х.ф. Кин-Дза-Дза].

«Абсурд» [там же, рефрен Гедевана]

Странно ли то, что приказ радоваться не доставляет радости?

Человек может управлять только своими мыслями, словами и действиями. К эмоциям надо прислушиваться, различать, принимать, как есть, просто позволять им быть, чтобы хорошенько понять, какие именно они есть.

Эмоции не лгут. Запрет на «неудобные» для окружающих эмоции - это запрет быть полностью живым, запрет быть собой. «Не плачь», «Не смейся», «Прекрати истерику», и другие невыполнимые требования - это формы подавления личности или инструкция, «как стать несчастным, но удобным для окружающих». Предполагаю именно эта насаждаемая «культура», состоящая из попыток подавления истинных эмоций, и привела к широкому распространению депрессии. Депрессия – это информационное «ожирение» из-за недостатка "ферментов" - эмоций.

Выход из состояния вины возможен только через гнев. Но гнев - это «плохая», осуждаемая, «запрещенная» эмоция. Артур сам себе запретил гнев, сам себя посадил в застенок этого запрета, чтобы стать «хорошим» в глазах других. Он был вынужден стать удобной невидимкой, ведь гнев может не понравиться другим, а отвержение окружающими страшно, как смерть. Запрет на гнев и держал Артура в депрессии, пока дикой яростью не вырвался на свободу.

«Просто она не умеет злиться» [Туве Янссон. Дитя-Невидимка]. Душе нужен и ценен весь диапазон эмоций, она не будет довольствоваться их куцым «дозволенным» огрызком.

Дикая маниакальная радость вырвавшегося из клетки зверя передается прямо с экрана, когда Джокер отвоевывает право на собственные, а не навязанные кем-то эмоции. Отвоевывает, убивая всех, кто унижал его и запрещал ему себя выражать.

«Я недавно так сорвался на одних ребят. Думал, это меня расстроит, но нет, совсем нет!»

Еще бы! Такое облегчение. Это была разрядка накопившегося внутреннего напряжения через переход в звериную сущность, когда душа вырывается из-под гнета разума, а разум бессилен на нее повлиять.

Второй вариант разрядки психического напряжения после долгого сдерживания осуждаемых эмоций (например, ярости) – отключение части психики, которая выражается в апатии, в неподвижности, в отсутствии энергии, когда душа частично «гибнет» взаперти, отчаявшись выбраться на свободу, и не дает человеку энергии движения – состояние депрессии. В фильме это состояние хорошо отражено кадрами лица Артура с пустым остановившимся взглядом.

Почему Джокер именно танцует?

Танец - это исходящий информационный поток, выражающий эмоции.

После сильной разрядки гнева на парнях в метро, Артур начинает танцевать. Понемногу выбираясь из состояния депрессии, робко спрятавшись, Артур начинает потихонечку танцевать - выдавать накопившуюся информацию. Его грациозный пластичный танец напоминает первый ручеек, пробившийся сквозь плотину, который вот-вот превратится в ураганный поток.

Люди не хотят быть психологами из-за страха бурных проявлений зажатых негативных эмоций, которые обязательно должны высвобождаться в ходе терапии. Психолог должен принять их, а не сокрушаться, осуждать, бороться с ними, зажимая их, а также не должен брать за них ответственность на себя. Неприятие этих эмоций, борьба с ними создает в жизни психолога ситуации, сходные со сценарием основной психической травмы пациента. Все не пройденные уроки повторяются.

Артура увольняют и соцработника увольняют. Случайное совпадение?

Чтобы выйти из сценария травмы, нужно выйти на уровень сценариста, а не втягиваться в одну из соблазнительных ролей этого сценария, поэтому необходимо, чтобы психолог, пытающийся помочь такому пациенту, удержался от искушения принять участие в этом спектакле. Только в этом случае можно «вытащить» пациента «с поля боя», вывести его из состояния постоянной войны с самим собой.

Растущее психическое напряжение Артура хорошо отражено в фильме.

«Праведно» осуждая, психолог как бы наказывает пациента, втягиваясь в роль высокомерного агрессора, а от «лекарств для души» страдает тело.

Видно, что соцработник со временем раздражает Артура все больше и больше, и он еле сдерживается, чтобы не ударить ее: "Вы никогда не слушали меня". Она расшатывает его психику сильнее и сильнее, углубляясь в драматизацию спектакля: «гордый благородный соцработник свысока помогает несчастному униженному Артуру Флеку»: «Мне очень жаль», как будто ему может помочь ее надменная снисходительная жалость и упование на лекарства. «Почему мне все время хреново? – У вас уже семь препаратов, должны же они помочь!» Откуда такая слепая вера в волшебную таблетку и упрямое отрицание очевидного отсутствия результата?

Между тем, ей самой от его присутствия «хреново», она сама не выносит его эмоций, и стремится избежать их, и это совсем не то, в чем нуждается клиент психолога.

Считать сознание следствием деятельности мозга все равно, что считать информацию, записанную на жесткий диск компьютера, следствием жесткого диска, или следствием электроэнергии. Без этих компонентов информацию, конечно, не записать, но не они являются источником или причиной появления этой информации. Так и мозг – это инструмент личности, а не наоборот.

«Невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла» [Альберт Эйнштейн].

Информационную проблему невозможно решить на материальном уровне, как невозможно исправить ошибку в программном обеспечении заливанием кофе в системный блок компьютера. Никакие вещества от депрессии не помогают, а только слегка сглаживают симптомы, временно делая возможным (или, при чрезмерном усердии с препаратами, невозможным) оказание психологической помощи. Если ее нет, лекарства бесполезны.

Материальный уровень является низшим по отношению к информационному. Единственное, что можно сделать на уровне вещества - загнать человека еще глубже, на уровень ниже: сформировать зависимость еще и от «лекарств».

Зависимость - это когда человек становится рабом своего мозга в погоне за дофамином, причем недостаточность дофамина все время растет. Без дофамина мозг не может строить новые нейронные связи и постепенно деградирует, поэтому инстинкт самосохранения велит добыть дофамин любой ценой – переедание, алкоголь, никотин, лекарства. Мозг – самый главный орган тела, он всегда в приоритете, например, перед печенью, которая до поры до времени безропотно терпит все эти жестокие выходки мозга. Прием дофамина извне снижает способность его самостоятельной выработки при поощрении самовыражения с одной стороны, а с другой – снижает саму способность к творчеству, перекрывая единственный выход из этого замкнутого круга.

Попадание в зависимость - это переход на уровень вниз, к животному состоянию, а не шаг к выздоровлению. Мозг становится как бы агрессором по отношению к телу, повторяя сценарий взаимоотношений родителей под названием «жертва-агрессор», когда нетерпеливо-жадный отец агрессивно себя ведет по отношению к тем, кто не в состоянии ответить – матери и ребенку.

Могла ли мать защитить ребенка в этой ситуации?

Нет.

Единственное, что она понимает - это свое бессилие защитить своего ребенка. Невозможность реализации материнского инстинкта в части обеспечения защиты расценивается женской психикой, как потеря ребенка: она и говорит о нем в прошедшем времени: «Был». Из-за сильной связанности психики матери и ребенка в раннем возрасте, потеря ребенка для матери равноценна потере самой себя. Мать Артура полностью потеряла свою ценность в своих глазах, чувствуя собственную ничтожность и бессмысленность собственного существования. А психиатр ее еще и «добивает» своим высокомерным и осуждающим тоном. Он как бы обвиняет ее в случившемся, заранее не принимая оправданий. Ее ответное жалкое: «он всегда был веселым мальчиком» - тщетный призыв к сочувствию ее потере.

Печень также бессильна защитить организм от слишком большого количества токсинов из-за дикого сочетания разнообразных допингов, «лекарств» и стрессов. Естественно, что настроение у человека при этом будет хуже некуда. Кортизол – антипод дофамина, необходимый для начала «обороны» – реакция мозга на разрушение тела или стресс, независимо от его источника, вырабатывается все в большем количестве, загоняя человека еще глубже в депрессию.

Без моральной поддержки психолога с помощью лекарств из депрессии можно перейти только в состояние апатии. Из более живого превратиться в менее живое через разрушение материи возможно, но стать «более живым» таким способом невозможно. Безопасность, обеспечиваемая таким способом – это заблаговременная смерть.

Ребенок понимает, что он есть, потому что родители его любят и проявляют это. Артур Флек родителями принят не был. Он никогда не был любимым и желанным ребенком. «Вы обращаетесь со мной, как с мусором». Как обращались с ним родители. Как все.

Во внутреннем мире самоотрицающего человека сидит злобный высокомерный критик, который обесценивает его и все, что с ним связано, внушает ему, что он «ничтожество», внушает ему свою высокомерную ненависть к окружающему миру и ко всем людям. Человек с таким расстройством внешне жалок, неухожен - болтающиеся грязные волосы Артура это подчеркивают – его выдает испуганный затравленный тоскливый взгляд, а внутренне - мучается от постоянного желания и невозможности убежать и спрятаться ото всех, особенно от себя. В крайних формах, как например, с Арнхильд Лаувенг [Завтра я всегда была львом], этот высокомерный критик (подавленная агрессивная часть личности) заставляет человека еще и «наказывать» себя физически.

Если человек сам себя считает глупым, бесполезным и некомпетентным, то, как бы ни были остроумны его слова, что бы он ни делал, как бы он себя не вел, все ведут себя с ним так, как будто он – что-то неприятное, бесполезное, ничтожное.

Трудно решиться на какое бы то ни было действие, если есть только опыт отсутствия своего влияния, бесполезности своих слов или действий, из-за которого возникает искушение хоть в чем-то быть правым, заранее предсказывая себе провал.

«Мои мысли – сплошной негатив».

«Я думала, что комик должен быть смешным» = «ты не соответствуешь требованиям» = «ничего у тебя не выйдет».

Передается отношение, а не слова и даже не действия. Отношение к себе определяет отношение к другим и поведение человека. Униженная часть психики самоотрицателя как бы «искушает» других вести себя с ним высокомерно и издевательски.

Самоотрицание Артура соцработник дополняет своим высокомерием, его безысходность - своей нетерпеливостью: не слушает, говорит о своем, перебивает, не вникает в суть его записей, работает очень поверхностно, не принимает информацию, с явным ужасом просматривая его дневник. Соцработник в стремлении как можно быстрее «отвязаться» от присутствия Артура делает то же самое, что и его родители, для которых он был обузой. И она вела себя так, как будто его нет.

Настолько травмированных пациентов очень трудно принять. Трудно согласиться с их присутствием. Соцработник не приняла Артура. Психиатр в финальной сцене не приняла Джокера. Его, в точном соответствии со сценарием его травмы, унизили и отвергли оба врача, хотя должны были принять.

Принять, а не осуждать его действия.

Принять, а не обесценивать его чувства.

Принять его право на существование, признать, подтвердить, что он есть, ведь сам он в это почти не верит.

Почему соцработник не дала Артуру подтверждения того, что он есть? Она что, сама не верит в его существование? Или ей лень было лишний раз рот открыть? Или она настолько ненавидит свою работу и пациентов, что назло не подтверждает?

Нет, она была так увлечена своей высокомерной ролью «помощницы обездоленным, терпение которой на пределе», что в конце концов, тоже им пренебрегла, как и все. Отвергла, обделила вниманием, сама себе не отдавая в этом отчета. Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения зверя. И явился Джокер.

Весь мир стал против, как в сценарии травмы: отец нападает, а мать не в состоянии защитить. Артур озверел и превратился в Джокера, так же как Сплит превратился в зверя, из жертвы скачкообразно превратился в агрессора, как будто накопилась некая «критическая масса».