Зерно как один из ключевых факторов в эволюции институтов насилия: «Против зерна. Глубинная история древнейших государств» Дж. Скотта

Либертарианский анализ государственной деятельности как стационарного бандитизма, подробно разрабатываемый австрийской экономической школой в лице Людвига фон Мизеса, Фридриха фон Хайека, Мюррея Ротбарда, Самюэля Эдварда Конкина третьего и Ганса-Германа Хоппе находит подтверждение своего тезиса в исторической мультидисциплинарной работе Джеймса Скотта. Представив полуэкономический и полуисторический нарратив работы Скотта, я сделаю выводы касательно его анархического аспекта.

Основная часть

Политолог Джеймс Скотт рассказывает в своей работе про самое значительное изменение в истории человечества до промышленной революции — переход от образа жизни охотников-собирателей к раннему государству. Собрав воедино труды археологов, историков древности, экологов, биологов, демографов и эпидемиологов, он предлагает свою перспективу.

Один из ключевых моментов — Абу-Хурейра в долине верхнего Евфрата на севере Сирии. Здесь можно проследить общину охотников-собирателей, занимающую этот участок с 11000 года до н.э. до 9600 года до н.э. Поселение возникло после окончания последнего ледникового периода, когда растительность и земля стали вновь плодородными. Среда благоприятствовала выращиванию и скотоводству, а, следовательно, более оседлому образу жизни и росту популяции. После очередного климатического изменения община выжила за счет выращивания диких трав, особенно ржи, и усиленного контроля над дикими овцами и крупным рогатым скотом. Более суровые условия усилили эти специализации по всему Ближнему Востоку, а с улучшением климата после 9600 г. до н.э. сельскохозяйственные методы начали распространяться. Начался Неолит..

Скотт подчеркивает значительные преимущества образа жизни охотника-собирателя. Диверсификация источников пищи обеспечивает разнообразный и питательный рацион — если один источник не справляется, то другие его компенсируют. Поиск еды подразумевает энергичный образ жизни, а сравнительно небольшие размеры общины устойчивы к распространению болезней.

Специализация на домашних животных и культурных растениях вела за собой неизбежные перемены. Люди стали менее активны — теперь им нужно было охранять посевы и ухаживать за животными. С уменьшением времени на охоту и собирательство рацион питания стал более ограниченным, сократился в основном за счет зерновых и молочных продуктов — так уменьшилось и потребление разнообразных минералов, что еще больше ухудшило здоровье. С увеличением числа людей, живущих вместе, в непосредственной близости от разводимых животных, заболеваемость усилилась.

Всё это объясняет длительный промежуток в 4000 лет между первыми поселениями и возникновением государства. Вместо специализации на сельском хозяйстве, общины прибегли к стратегиям, сочетающим охоту и собирательство с низким уровнем одомашнивания и возделывания. Это была золотая середина: урожаи обеспечивают гарантированное снабжение продуктами, а зерновые культуры добавляют долгосрочную поддержку. Но со временем среди некоторых групп возникло специализированное выращивание зерна — так, примерно, к 5000 году до н.э. вокруг Плодородного полумесяца возникли сотни сельскохозяйственных деревень. По мере роста населения новые деревни колонизировали земли в долине, и именно в них начали появляются ранние государства примерно в 3300 годах до н.э.

Государство — территория, над которой элита осуществляет монополизированную принудительную власть, поддерживая себя налогообложением. Скотт утверждает, что для своего существования государство должно полагаться на что-то, что легко поддается налогообложению — зерно идеально подходит для этого. Поскольку поля располагались на определенной территории, а урожай созревал в течение определенного короткого периода времени, фермер неизбежно сталкивался с налогообложением.

Общины в других частях мира, которые выращивали клубни или корнеплоды, легче избегали налогов — урожай можно оставить в земле и собрать потом, в течение длительного периода времени. Такие сообщества редко перерастали в государства.

Государство предпочитало зерно еще из-за его более высокой стоимости на единицу объема и легкого хранения под защитой города, откуда его доставляли рабам и солдатам или использовали для пропитания населения в условиях осады. Непродуктивные элиты, возникшие в такой системе, были заинтересованы в защите крестьян-зернопроизводителей, поэтому часть контролируемых ими излишков вкладывалась в городские стены и армии.

Скотт убедительно показывает ранние государства как «демографические машины», контролирующие фермерский труд, по мере того, как они одомашнивают своих животных. Поддержание численности рабочих было жизненно важным — ее падение предполагало необходимость кочевого бандитизма как насильственного и рабовладельческого метода сбора урожая.

Ранние государства по Скотту были слабыми конструкциями — большое городское и плотное население страдает от эпидемий. Их угроза возрастает по мере развития рынка — торговцы приносят неизвестные ранее болезни. Затем произошел экоцид — деградация окружающей среды в результате чрезмерной вырубки леса и выпаса скота, что привело к седиментации и наводнениям, которые, в свою очередь, привели к развитию малярии. Если добавить к этому социальные волнения и эндемические войны, то становится удивительно, что ранние государства вообще сумели выжить. Скотт рассматривает коллапсы некоторых государств не как катастрофу, а как возможность. Насильственная государственная система демонтирована, а население распределяется по более широкой территории — это фундамент для свободы.

Ранние государства были окружены кочевыми бандитами, которые прибегали к сочетанию различных стратегий — охота и собирательство, фураж, подсечно-огневое земледелие и пастбищное животноводство. Они жили вместе с государствами в некоем неустойчивом равновесии. Естественной тенденцией варваров были насильственные набеги, как альтернатива трудоемкому процессу производства, но вскоре обнаружился взаимовыгодный симбиоз: государство предлагает зерно и промышленные товары, а варвары обеспечивают сырьем и рабами, выступая в качестве наемников. Таким образом, система перешла на другую стадию сложности.

Заключение

Скотт рассматривает демонтаж монополии на насилие вследствие природных обстоятельств как возникновение фундамента для свободы — диверсифицированные поселения и налаженная торговля являются условиями для процветания сообществ. Это напоминает мне о недавней ситуации с пандемией, когда очередная природная катастрофа напоминает о необходимости децентрализации и создает скачок технологической адаптации и развития. С другой стороны — регулярные митинги, в контексте которых люди осознают ценность частных взаимодействий и демонстрируют их широкие возможности и силу. Анархия, вопреки распространенному мифу, не является состоянием тотального хаоса, а совсем наоборот олицетворяет наиболее гармоничную форму организации живых систем. Главный и ключевой вопрос улучшения качества жизни неизбежно затрагивает нишу насилия — процессы разделения труда, лежащие в основе технологического развития, неизбежно приводят к специализации на насилии, и как следствие, возникновению государства. До сих пор людям не удалось уравнять потенциал насилия и научиться жить в обход насильственных рычагов давления, но исторический анализ Скотта предлагает некоторую надежду. Наблюдения за тем, как на протяжении истории столкновение с новыми и непредвиденными обстоятельствами приводило к инновациям, а также принятие во внимание современных технологий, гарантирующих неприкосновенность частного взаимодействия, наводит на мысли о том, что рано или поздно людям удастся разобраться с наиболее важной и неизбежной частью человеческой природы — принуждением.