Если имело место падение отца, то вместо того, чтобы назначить слабым "мужское", девочка назначит этого конкретного мужчину "недостаточно мужественным", лишённым того, что придаёт ему "достойный вид". Эта неравновесность реакции мальчишеского периода развития девочки показывает свойственное этому периоду тонкое чувство Закона: женское может быть сращено с падшим, а вот мужское может быть только уличено в "отсутствии мужественности", поскольку никакого другого места для него не существует. Собственно, это указывает на строгость границ, в которых может обретаться мужское.
Перед падением отец обязательно произведёт "уступку" - ту самую, которую производит собирающийся "быть убитым" мальчик, играющий в войнушку, или проигрывающий боец в ринге, - уступку достоинства, предлагающую другому субъекту мужского пола "присвоить" принадлежащее ему право владеть.
В этот момент девочка может это выпавшее из отца достоинство "подобрать" и идентифицироваться с ним, тем самым формируя ядро своей истерии - т.е. становясь носителем упавшего мужского достоинства.
Проблема здесь заключается в том, что этот "выпавший фаллос" есть что-то такое, что истеричка ни в каком виде не может "усвоить", "прожить" или "избыть" - т.е. это как раз то не усваиваемое мужское гомосексуальное желание, в силу ношения которого девушка и становится истеричкой, т.к. все её симптомы так или иначе на него указывают.
Болезненность этой "находки" связана с тем, что подхватив этот выпавший элемент истеричка оказывается на мужской стороне так, как на ней не оказывается вообще никто другой - т.е. будучи "опозоренной". Никакой другой возможности присутствовать в таком виде у неё нет, т.к. любой упавший мужской субъект со сцены сходит, как в случае той же "отмены", тогда как особое размещение женского в символическом как раз и позволяет истеричке обойти ограничения Закона и, как бы "переодевшись в мужчину", буквально "облачившись в достоинство" падшего, заявить о претензиях на уважение и власть - которые, и это важно, нужны не ей, т.к. её женское достоинство подтверждается самим фактом того, что её "переодевания в мужчину" терпят.
В этом и заключается парадоксальность её жеста: истеричка задействует женскую позицию в Законе, т.к. её не "отменяют" за позорное положение только по той причине, что она женщина и её лишение чести узаконено, а с другой стороны пытается этот же Закон упразднить и поставить себе на службу, т.к. всем своим поведением и видом показывает, что теперь "она покажет как надо", т.е. займёт место падшего, но, будучи защищённой Законом как женщина, ускользнёт от последствий мужского падения, будет глуха и слепа к позору. Это "изобретение" истерички нужно оценить по достоинству, ведь хитрость такого хода действительно "женская", недоступная мужскому субъекту в силу жёстких ограничений его пола.
Во многом поэтому истерический субъект, будучи "пограничен" между мужским и женским, в своих исканиях жаждет обрести "целостность" - и, будучи на мужской стороне, видит своё идеальное "Я" в целостности Отца первобытной орды, идеальном мужском субъекте, который "владел и распоряжался" как никто другой, т.е. не знал слабости желания. Истеричка не желает стать женщиной, поскольку кастрация и обретение женского достоинства предполагает сопутствующие беременности изменения в теле и поведении, которые она не может допустить, т.к. в этом случае она предстанет в "недостойном виде" как "очередная бабёнка" и отдалит от себя перспективу становления тем исключительным субъектом власти и уважения, которым она силится стать.
Это приводит истеричку к тем крайним мерам для защиты своих чести и достоинства, при которых она понуждена отказываться от любовной жизни и следить за тем, чтобы "ни перед кем не падать". Для анализа небезразлично, что этот момент имеет значение в развитии истерических фобий, связанных с "падением" чего-то монументального и "ценного" - грузовиков, самолётов, небоскрёбов или, как это было 100 лет назад в случае маленького Ганса, повозки с лошадью.
#истерия #отец #закон #сексуальность #фрейд