Драматург Алексей Шипенко: можно ли жить по разные стороны границ и времен?

Алексей Шипенко – автор, стоящий одной ногой в постперестроечной эпохе, а другой – в современности; из России, но давно уже живет в Германии; сложная фигура, естественно и красиво размещающаяся в разных временах и пространствах. Для худрука Электротеатра Бориса Юхананова Шипенко – важнейший автор, сочинявший в середине 1980-х «Наблюдатель», проект про отечественный рок. Все лучшие и провидческие испарения неофициальной культуры Москвы и Ленинграда-Петербурга 1980-х – 1990-х были уловлены именно в текстах Шипенко, намертво прикрученных к тому времени и тем прекрасных. 

Алексей Шипенко уехал в Германию в 1992 году: это время для отечественного театра, да и в целом для культуры, считается не очень удачным, но в Петербурге, например, где тоже не было денег и еды, начиналась новая режиссерская волна и была очень интересная жизнь за пределами гостеатров. Тексты Шипенко ставили тогда Семен Спивак, молодой Александр Галибин (ученик Анатолия Васильева и один из немногих режиссеров, выбиравших для работы – кроме Чехова, конечно, – современные тексты, странные, дикие и печальные), а чуть позже – тоже молодой Андрей Могучий. Первым собственно драматическим появился спектакль Спивака «Смерть Ван Халена», пьесы, опубликованной в 1989, а поставленной в 1991 – коммунальные разговоры между маргиналом, писателем и девушкой играли на рок-драйве времени красивые актеры Молодежного театра. Околотеатральная тусовка молилась на участников «Ван Халена» как на рок-идолов, хотя пьеса все же больше похожа на литературу, пытающуюся имитировать отбитое настроение питерского андеграунда, но все же на бумаге. Так общественность открыла для себя драматурга Шипенко – вместе со словами «жопа», грязными матрасами и неистребимым духом аристократизма. 

Спектакль Галибина 1993 года «Ла фюнф ин дер люфт» – история оборванца-аристократа (все оборванцы из Питера аристократы) и его старухи-матери, живущих в коммуналке и всю дорогу ругающихся друг с другом с разной степенью энтузиазма – обрел поклонников уже не только среди студенческой молодежи, но и эстетов, которых потряс неожиданный микс высокой поэзии и «низкой реальности». Критики писали вослед уехавшему в Германию бывшему соотечественнику восторги и запоздалые признания, но подспудно звучало и то, что это режиссер вывел «чернушную» пьесу к свету, а иначе была б нам беда. Фраза «ла фюнф ин дер люфт», которую в припадках истерического говорения произносит главный герой, означала воздушную тревогу, которую объявляли немцы при появлении в небе «ЛА-5». Попробовал бы сегодня кто-нибудь назвал так свою пьесу. Шипенко был тогда автором, не боявшимся ничего.

Как постмодерниста – можно, конечно, ошибиться в таких определениях, – его определенно манили смешения очень разных пластов реальности на территории драматургического текста. Это давало мощный эффект в сюжетах про коммунальных маргиналов, ощущающих свою жизнь настолько полнокровно, что хотелось бы оказаться на их месте. Мощная витальность, обитающая в прокуренных телах питерских интеллектуалов и мечтателей, не дает, конечно, сильно приуныть. Вот уже и стены с разводами не страшны, и гнилые матрасы тоже ок – потому что все равно на стенах старинное зеркало, а на комоде – часы швейцарской работы. Герои пьес Шипенко знают толк в жизни, им этот полураспад мил и любезен. Как известно, настоящие истории растут как раз в таких местах, а не там, где все зачищено евроремонтом. Петербург и его доблестные губернаторы сохранили гниль, так что те, старинные герои сюжетов Шипенко живут и ныне. Только вот пьес про них никто не пишет. 

В конце 1990-х на огромной сцене питерского театра «Балтийский дом» вышел спектакль Андрея Могучего «Натуральное хозяйство в Шамбале», пьесе, написанной Шипенко в 1989. Привычные сегодня вещи вроде экрана во весь задник сцены и переноса значительной части действия «в кино» тогда всполошили город, спектакль ругали за нестройность замысла и полный абсурд, а вот зря. Пьеса про реинкарнацию девочки Лизы, которую проводит некто Брандо в мистической стране Шамбале, была запредельно точной по отношению ко времени и к городу, для которого Борис Гребенщиков всегда был главным «певцом современности». Медитативный строй текста и полная отстегнутость авторов театру далась тяжело, но что поделать – драматурги, если они хорошие, всегда плевать хотели на требования театра и пишут, как хотят, а не как надо.

Шипенко ставили не только в Петербурге, разумеется, просто так вышло, что специфический характер его пьес пришелся ко двору именно здесь, в городе, где явь от сна отделить бывает непросто. 

В Германии у Шипенко все удалось – так редко бывает, чтобы автор с клеймом «авангардиста» на лбу оказался успешным за пределами родины. А он смог. Дружба с Франком Касторфом, работа с Петером Штайном и Томасом Остермайером, публикация романа «Жизнь Арсеньева», принесшая писателю известность в западном мире, пробы в качестве режиссера в разных странах, – все это выглядит как новая, уже в эмиграции начатая, и очень плодотворная жизнь крутого художника, не изменившего своим вкусам и интегрировавшегося в жизнь других. «Сад» Дениса Азарова в Электротеатре – большой спектакль с Юлией Ауг в главной и почти единственной роли – это неожиданное и нужное возвращение апокалиптичного Шипенко в новейший российский театр.