САРТАЙ

Я болтала с кем-то по телефону, когда в разговор вклинилась телефонистка: «С Ташкентом говорить будете? — Соединяю…» Голос в трубке был так искажен, что почти невозможно понять ни кто это говорит, ни что он (или все-таки она) пытается сообщить. 

Сквозь треск и шум внезапно отчетливо донеслось: «… Сартая продают…» 

Я закричала, точно пытаясь голосом перекрыть тысячи километров: «Завтра же вылетаем!» — и заметалась по квартире.

Господи, срочно заказать билеты, предупредить народ в питомнике, что мы с мужем уезжаем, добиться от спонсора командировки и денег. Да, денег, а каких? Билеты — понятно, но сколько захотят за кобеля? И самое главное — почему его вообще продают, ведь не хотели ни в какую. 

Я автоматически накручивала диск телефона, договаривалась с одним, выдавала инструкции другому, уламывала третьего, а перед глазами стоял он — Сартай. 

К тому времени мы уже не раз побывали в Средней Азии, посмотрели, описали, обмерили не один десяток и даже не сотню собак. Были среди них обыкновенные дворняжки — одна радость, что азиатские, были достойные представители породы, встречались и великолепные псы, но Сартай… Такой был лишь один. 

Когда знакомая привела нас в тот дом, я, честно говоря, не ожидала увидеть что-либо интересное. Маленький домик где-то на окраине Ташкента, крохотный двор, затянутый виноградом, какие-то обломки утвари. Здесь жили русские, явно не из богатых, и жили точно в глухой русской деревне: грязно, безалаберно, по принципу «день да ночь — сутки прочь». Ну откуда здесь быть толковой среднеазиатской овчарке? 

Наша провожатая, чувствуя этот незаданный вопрос, сказала: «Нет, кобель капитальный (надо понимать, что очень хороший), хозяева с боев живут». Оно и видно, как живут, хмыкнула было я, но распахнулась калитка, и появился он! 

Пес сделал два шага и замер посереди двора. Но как он это сделал! Это вошел лев — нет, то был монарх, снизошедший до выхода к восторженному народу! 

Он стоял недвижимо и смотрел сквозь нас куда-то вдаль. Так можно стоять на балконе дворца, на постаменте, на пьедестале почета, наконец, но никак не в пыли в окружении роя мух. 

Как же он был красив: не слишком крупный, с тяжелой, благородной лепки головой, с мощным корпусом борца, где каждая мышца налита силой и угадывается под ухоженной шкурой. 

А масть?! В описании экстерьера следовало бы указать «светло-палевый», но разве такой термин передаст тот изумительный оттенок розового, в который была окрашена шерсть этого пса? Такой тон иногда виден на мякоти сочного персика, но у собак я его не встречала ни разу. 

Мы смотрели на пса, буквально утратив дар речи. Хозяйка, явно довольная впечатлением, похлопывала его и любовно ворковала: «Сартай, Сартаюшка мой, чемпион наш, красавец, никто тебя не побеждал, умница моя!» Только теперь я обратила внимание на старые, уже побелевшие рубцы, покрывавшие голову и плечи кобеля. 

Да, похоже, он действительно великий боец, а вот морда уже седая. «Сколько же ему лет?» Хозяйка неуверенно протянула: «Ну, лет восемь, наверное…» Но, похоже, она сильно ошибалась. 

Когда я открыла пасть этого великолепного зверя, то в очередной раз была потрясена. Из всех зубов уцелели только клыки: четыре иззубренных, сточенных временем и боями кинжала, — от остальных зубов остались лишь пеньки, утопленные в деснах, будто стертая брусчатка древней мостовой. И при всем этом у собаки был глубокий ножницеобразный прикус.

Да как же он бьется, чем? Вопрос остался без ответа. 

Как мы уламывали хозяйку продать нам пса: ведь он уже стар, хватит с него боев; какие деньги (очень немалые по тем временам и местам) предлагали — все было тщетно! «Я его люблю, как можно расстаться с такой собакой?!» — твердила хозяйка. Что ж, наверное, действительно любит, я бы с таким псом точно не рассталась… 

И вот миновало меньше полугода, а Сартая продают. Почему? Это было первым вопросом, заданным приятельнице при встрече. Та махнула рукой: «А, что там говорить — он бой проиграл, кому теперь такой нужен. Вот хоть в Россию сбагрить… 

Да недорого, тыщ за восемь рублей отдадут». С ума сойти, да за эти гроши щенка месячного не купишь. 

И вот вновь знакомый двор, скрипит калитка и выходит Сартай. Боже мой, но где же то персиковое чудо, где лев, где царь? Скорее уж это король Лир в последнем действии трагедии. 

Грязная, клокастая, серая шкура обвисла и уже не может скрыть выпирающих сквозь нее костей. Видно все: ребра, позвонки, седалищные бугры. Мутные глаза провалились в глазницы. Он болен? Так резко состарился? 

Хозяйка отводит взгляд и что-то бормочет о том, что, мол, не нравится, так и не берите. Сую ей деньги и прочь. Скорее в аэропорт, пока знакомый таможенник на смене и может провести собаку в обход карантина. 

Ведь по закону среднеазиатских овчарок из страны вывозить нельзя, требуется куча справок, разрешений и согласований. 

В дороге пытаюсь понять, что же все-таки с собакой, откуда эта жуткая худоба?! Пристаю к знакомой: «Ты же знаешь эту женщину, что стряслось с Сартаем?» 

Наконец она не выдерживает: «Что-что, а ты не понимаешь?! Как он проиграл, так его кормить перестали. Так, плеснут помоев, когда вспомнят, а то еще и отходят, чем потяжелее. Они же из-за этого проигрыша большие деньги потеряли!» 

Вот тебе и любовь, вот и Сартайчик-умница! Уж лучше бы сразу убили, чем так издеваться. Скорее бы в Москву, там врачи, нормальное питание — вытянем кобеля, лишь бы в аэропорту не застрять! 

Слава богу, таможенник на месте, долго торгуемся: Восток — дело тонкое, Петруха! — а посадка уже заканчивается. 

Бежим по полю к самолету, ветер налетает порывами, и при каждом его ударе Сартай чуть не падает, его лапы скользят по бетону, подкашиваются, подламываются, хоть бери на руки и неси на себе. 

В Москве немедленно везем умирающего пса в питомник к знакомой. Она ветеринарный врач при солидной клинике, здесь Сартая выходят. 

И впрямь, уже через месяц к нему возвращается прежняя форма, мышцы вновь налились, шкура блестит. 

Сартай сразу же стал всеобщим любимцем, и только теперь я понимаю, какой тяжкой была его жизнь на родине.

Эта собака лишь сейчас узнала, что человек может быть добр, что он может приласкать, а не только швырнуть кусок или ударить. 

Старик часами простаивает у решетки, опершись на перекладину передними лапами, и провожает взглядом людей, занятых своими делами. Когда кто-нибудь на бегу треплет его по голове: «Привет, старый!» — он неумело растягивает губы в слабой улыбке и чуть поводит обрубком хвоста. Человек уходит, а пес вновь замирает в ожидании. 

Сартай прожил на моем питомнике еще года два. Он не мог сойтись с другими собаками, даже течных сук с ним знакомили с опаской — сказывался опыт боев: другая собака может быть только врагом, с ней надо драться. Зато к людям Сартай был неизменно, хотя и не назойливо, дружелюбен. 

При очередном врачебном осмотре выяснилось, что старик неизлечимо болен: неоперабельная опухоль кишечника, и жить ему от силы еще полгода. 

И тут судьба в последний, а может, и в единственный раз улыбнулась этому гордому псу. Семья фермеров с радостью согласилась забрать Сартая к себе. 

Я честно рассказала им все: и что он глубокий старик, и что болен, и что охранник из бойцового пса никакой, но люди оказались упорными в своем решении. Так пусть и доживает на воле, ведь у него была такая страшная жизнь, пусть хоть перед смертью порадуется! 

И случилось чудо. Сартай не просто доживал — он ожил, и его опухоль замерла, никак себя не проявляя. 

Старый пес теперь часами играл с детьми, пас коз, чье молоко он исправно пил каждый день из личной миски, сопровождал по ферме хозяйку. 

Но главное — теперь у старика Сартая был свой собственный хозяин, которого он полюбил всем сердцем. Фермеры регулярно звонили мне, рассказывая, какой Сартайка умница, какой он ласковый. А однажды приехали сами, явно напуганные. 

Их рассказ, если убрать все эмоции и хвалебные эпитеты в адрес Сартая, свелся вот к чему. Ночью, когда вся семья спала, а Сартай дремал на пороге хлева, через забор перелез человек и направился к дому. Пес молчком кинулся на него и беззубыми челюстями так рванул за бедро, что вырвал артерию. Утром хозяева обнаружили во дворе человека, лежащего в луже собственной крови. 

Приехали милиционеры, глянули на тело и только крякнули. «Да вы, ребята, все в рубашках, что ли, родились? Мы этого… уже который месяц ищем, рецидивист беглый, не один труп за ним числится». 

Так что спас старый своих хозяев, хоть никто и никогда не учил его нападать на человека, но понял он, что этот, забравшийся во двор, был врагом. 

Конец же истории старика Сартая так и просится в хрестоматию. В скором времени его обожаемый хозяин умер. 

И уж как Сартай понял, куда того унесли из дома, только повадился пес ходить на кладбище. Он часами лежал на хозяйской могиле, и все в деревне это знали, обходили стороной. Да и что делать на кладбище у чужой могилы? 

Только однажды вечером нового участкового занесла нелегкая на это самое кладбище. Был он в изрядном подпитии и то ли заблудился, то ли решил пройти напрямки, только вышел прямо к могиле хозяина. Сартай зарычал, охраняя последний дом того единственного человека, к которому навсегда привязался. Милиционер продолжал двигаться вперед, тогда пес бросился и был расстрелян в упор. 

Вот и все о Сартае; остались лишь воспоминания, несколько фото, да привычно кольнет сердце, когда его черты нет-нет да и проглянут в облике его отдаленных потомков. 

Удачи тебе в Полях Вечной Охоты, старый!

*Елена Мычко