Односложная рецензия Блока на Чуковского
Как известно, эти два персонажа нашей литературы были неотъемлемой частью Серебряного века. Александр Блок как талантливейший поэт, Корней Чуковский как влиятельный литературный критик.
В 1900-10-х годах петербургская богема неистовствовала в творческом экстазе. Кипели все - поэты, писатели, литературные критики и владельцы многочисленных художественных изданий.
Велась постоянная борьба, в которой теоретические дискуссии перемежались сложнейшими дипломатическими альянсами. На поэтических вечерах устраивались невероятные скандалы, прекращать которые приходилось срочно вызванным городовым.
Конкурирующие между собой литературные группы остро реагировали на публикации друг друга. Вот как вспоминал Корней Чуковский один из тогдашних эпизодов.
- Когда я написал трескучую и моветонную статью о Сергее Городецком, появилась эпиграмма:
Сергей воспел стихами «Ярь»,
Корней покрыл его хвалою.
Поверьте, други, вас бы встарь
Одною высекли лозою.
Неизбежно сложными были отношения между Чуковским и Блоком. Они принадлежали к разным лагерям. Плюс, сказывалось своеобразие Александра Блока в дружеских предпочтениях.
Однажды Чуковский, находясь в критическом запале, написал дерзкую статью, в которой затронул близкого Блоку человека. Впоследствии Чуковский интересно вспоминал об этом в своём дневнике.
- Пишу о Блоке. Отношения наши долго не налаживались. Я не любил многих, с кем он так охотно водился: расхлябанного, бесплодного и ложно многозначительного Евгения Иванова, бесцветного, моветонного Георгия Чулкова, бесталанного Александра Гиппиуса, суховатого педанта Сюннеберга, милого, но творчески скудного Пяста и т. д. На Георгия Чулкова я напал в «Весах» как на воплощение бездарной «символочи», компрометирующей символизм.
Статья эта в 1904-5 г.г. возмутила Блока, а в 1919 году он говорил мне, что вполне с ней согласен. И хотя мы очень часто встречались в Териоках, где был Старинный Театр, у Мгеброва и Чекан, у Руманова (в «Русском Слове») на Морской, у Ремизова, в «Вене», у «Лейнера», у Вяч. Иванова, у Аничковых, мы встречались как чужие: я - от робости, он от пренебрежения ко мне. В театре нам случилось сидеть рядом в партере - как раз в тот день, когда был напечатан мой фельетон. Он не разговаривал со мной, когда же я спросил его о фельетоне, он укоризненно и гадливо сказал:
- Талантливо, - словно это было величайшее ругательство, какое только известно ему.
Словечко "символочь" в контексте поэтического символизма и последняя фраза в записи Чуковского мне кажутся очень смешными. И очень художественными.
Как вам?
