Ведет ли ливень к потопу, а засуха — к неурожаю? Возможно, но что нам остается, кроме как признать это как факты?
Стабилизация языка искусства, а затем его обновление через слом традиции, а затем новая стабилизация — это естественный цикл развития искусства. Его можно видеть не только в большом масштабе, как в начале XX века, но и в малом, на уровне взаимодействия небольших групп и течений. Это иногда трудно распознать: революционное не всегда декларирует себя таким образом, не всегда делает конфликт частью своей программы, но тем не менее остается революционным.
Одно из лучших объяснений необходимости этого цикла дал Виктор Шкловский в своей теории
остранения. В ней он указывает, что язык искусства должен постоянно делать усилие, чтобы отличаться от обыденного языка. Но со временем, этот обновленный язык становится обыденным. Чтобы искусство смогло вернуть себе силу, язык опять нужно обновить. И так далее.
Вот отрывок из его статьи «Искусство как прием», в которой он описывает этот процесс «перманентной революции»:
Для современников Пушкина привычным поэтическим языком был приподнятый стиль Державина, а стиль Пушкина, по своей (тогдашней) тривиальности, являлся для них неожиданно трудным. Вспомним ужас современников Пушкина по поводу того, что выражения его так площадны. Пушкин употреблял просторечие как особый прием остановки внимания, именно так, как употребляли вообще русские слова в своей обычно французской речи его современники (см. примеры у Толстого: „Война и мир“). Сейчас происходит еще более характерное явление. Русский литературный язык, по происхождению своему для России чужеродный, настолько проник в толщу народа, что уровнял с собой многое в народных говорах, зато литература начала проявлять любовь к диалектам (Ремизов, Клюев, Есенин и другие, столь же неравные по талантам и столь же близкие по языку, умышленно провинциальному), и варваризмам (возможность появления школы Северянина). От литературного языка к литературному же „Лесковскому“ говору переходит сейчас и Максим Горький. Таким образом, просторечие и литературный язык обменялись своими местами (Вячеслав Иванов и многие другие). Наконец, появилась сильная тенденция к созданию нового, специально поэтического языка; во главе этой школы, как известно, стал Владимир Хлебников.
Что касается застоя или деградации, то это часто оценочные характеристики, вкусовые — кому-то Пушкин нравится больше Хлебникова, и это ок.
Но еще это вопрос сложности самого процесса искусства, сложности его внутренней организации. Здесь история говорит о важности другого различия: между внешним контролем и цензурой, и естественным развитием. Когда определенная стадия развития языка искусства принимается за эталон и силой навязывается художникам — тогда начинается и застой, и деградация.
Именно против этого в академизме восстали в XIX веке передвижники. Именно это возмущало художников второго авангарда и сурового стиля в середине XX века, когда язык передвижников (но и академистов тоже) превратили в эталон языка для соцреализма.