Откуда взялся миф о том, что Япония — лидер по числу случаев суицида?
Как объясняет независимый исследователь и историк культуры Японии Франческа Ди Марко в своем исследовании «Suicide in Twentieth-Century Japan»: Япония имеет один из самых высоких показателей самоубийств в мире, если не самый высокий; японцы имеют определенную предрасположенность к самоубийству; каждый аспект самоубийства в Японии формализован давней традицией определенных шаблонов; а также то, что самоубийство – это культурный феномен, свойственный Японии, который могут понять только японцы – все это широкие культурные обобщения, которые рассматривают самоубийство как типичный традиционный показатель однородного общества, выделяя Японию из остального мира [1].
Кроме того, по мнению автора, некоторые научные исследования, рассматривающие данной феномен в XX веке – это необоснованные предположения под влиянием возрождения культурного национализма и дебатов о нихондзинрон (исследования о японской уникальности), в которых «камнем преткновения» послужило самоубийство известного японского драматурга и писателя Юкио Мисима [2]. Примечательно то, и это отмечается у Ф. Ди Марко, что в Японии известны и более ранние случаи самоубийств знаменитых писателей, таких как: Бидзан Каваками, Такео Аришима, Рюноскэ Акутагава и Синъити Макино, смерть, которых культивировала культурную логику о японской уникальности и социального исключения [3].
Говоря об исследователях за рубежом, которые рассматривали самоубийство в Японии как отражение установок культуры, автор ссылается на Мориса Пинге и Стюарта Дональда Блэр Пикена [4], которые и связывали самоубийства в Японии с японскими «традиционными культурными» особенностями, занимаясь романтизацией и популяризацией данной мифологемы. Однако данные работы не выложены в общий доступ для нашей полноценной проверки. При этом же основываться на обзорах исследований – не совсем корректно. Сам же автор считает, что интерпретация самоубийства как специфической черты японского народа, включающей прославление ценностей чести и самопожертвования в рассуждениях о самоубийстве в XX веке — исключительно современная интеграция традиции, а не ее прямое и непосредственное выражение [5].
Далее в исследовании Ф. Ди Марко, нас знакомят с таким исследователем как Такеда Кацухико [6], который проследил генеалогию ярлыка «нации самоубийц» и определил его происхождение на пике самоубийств в 1958 году. Исходя из слов Такэды, которые приводит Ф. Ди Марко, «как японцы, так и западные страны узнали Японию из-за высокого уровня самоубийств и начали ассоциировать ее с добровольной смертью, без каких-либо попыток понять или оценить это явление» [7]. Однако, автор утверждает, что истоки Японии как «нации самоубийц» можно проследить и с 1900-х годов, когда «нарратив о добровольной смерти, напоминающий о прошлом, пытался защитить нацию от наступающей на нее современности» [8]. Действительно, за примером далеко ходить не надо [хоть и появившимся, очевидно, намного позже исследования Такеды Кацухико], в исследовании Александра Прасоля «Япония. Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере» присутствует статистический анализ феномена самоубийств в Японии, который не обошелся без отсылки на все три пиковых периода самоубийств: 1958 году, 1986 году и 2003 году [подъем начался в 1998], связывая статистические показатели с некоторыми чертами национального культурного архетипа [9]. Но при этом, несмотря на разную полярность с позицией Ф. Ди Марко, и в некотором роде с Такеда Кацухико, исследование представляет из себя достаточно аргументированный анализ современного состояния самоубийств в Японии, с интересными заметками о феномене самоубийств в России и Японии.
Давайте остановимся на 1958 году. Нам необходимо узнать: было ли вообще подобное явление? Об этом мы могли узнать, обратившись к статистическому отчету Министерства здравоохранения, труда и благосостояния Японии «5th Statistics Concerning Suicide Deaths: Special Report on Demographic Statistics» 2005 года, на который ссылается автор, однако сведения о нем, судя по всему, удалены [или труднодоступны], но при этом остались данные статистических отчетов Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) за необходимый нам промежуток [10-11].
Стоит отметить, что эти данные, хоть и подтверждают тот факт, что в Японии было 1-ое пиковое значение самоубийств в этот период, но для полной картины хотелось бы статистику сравнительно с другими странами [спойлер: она есть]. И немаловажно отметить то, что методология определения данных по самоубийствам в странах имеет «привычку» устаревать/терять актуальность, об этом мы узнаем, обратившись к докладу ВОЗ «Самоубийства во всем мире в 2019 году»: «Как и в предыдущих версиях WHO Global Health Estimates, были пересмотрены все временные ряды с 2000 года, в том числе в отношении самоубийств. Поскольку оценки за 2000-2019 годы основаны на новых данных и результатах исследования GBD2019, а также поскольку в используемые методы были внесены существенные изменения, эти оценки несопоставимы с предыдущими оценками за 2000-2016 годы или с более ранними изменениями, опубликованными ВОЗ. Таким образом, оценки самоубийств в этой брошюре заменяют оценки самоубийств, ранее опубликованные ВОЗ, и различия между опубликованными редакциями не следует интерпретировать как временные тенденции. Скорее, чтобы определить временные тенденции в WHO Global Health Estimates, включая самоубийства, следует взглянуть на последний опубликованный пересмотр WHO Global Health Estimates» [12].
Однако первый график не совсем подробный: отмечены промежутки в 5 лет. Нам все-таки необходимо удостовериться: действительно ли, данные из первого графика указывают на 1958 год?
1) Мы обращаемся к брошюре (руководству) Министерства здравоохранения, труда и благосостояния Японии 2007 года: «職場における。自殺の予防と対応» [«На рабочем месте. Предотвращение самоубийств и реагирование на них»]. И, действительно, ежегодная тенденция самоубийств в Японии с 1950 по 2006 гг., демонтирует на графике нам то, что 1-е пиковое значение самоубийств все-таки приходится на 1958 год.
2) В это же время убедились в том, что Япония действительно лидировала среди стран по случаям самоубийств в 1958 году. Увы, но официальная статистика, как и сообщалось ранее нам недоступна. Конечно, мы могли бы сослаться на YouTube-канал «WawamuStats», который специализируется на статистике, а точнее на видеоролике: «Top 20 Country by Suicide Rate (1950-2018)», в котором подтверждается информация о том, что Япония лидировала среди стран по случаям самоубийств в этот период. Да и автор ссылается на данные ВОЗ и Всемирного банка, только вот ссылки на документы отсутствуют. Уже этот факт может заставить усомниться в действительности данной статистики, хоть она и правильная.
Тогда стоит обратиться к другому нашему источнику: исследовательской работе Петра Вярника «Suicide in the World», конкретнее к его статистике, основанной на данных ВОЗ [Country Reports and Charts Available]. Да, и эти данные ВОЗ также удалены, однако исследование подтверждает тот факт, что Япония занимала лидирующую позицию среди всех стран по количеству случаев самоубийства в 1958 году [среди стран с самым высоким уровнем самоубийств] [13].
Исследовательская работа Ф. Ди Марко несомненно представляет из себя как научную, так и практическую ценность, сталкивая два фундаментальных нарратива: культурный и медицинский. Объясняя в своем труде то, что самоубийство было вызвано скорее биологически обусловленными психическими заболеваниями, и тем, что медицинское сообщество того времени считало, что каждое общество демонстрирует одинаковый риск самоубийства среди его членов, однако политика японского милитаризма в 1930-х и возрождение культурного национализма в 1970-х определили устойчивый культурный нарратив создав «традиционную историю самоубийства» в Японии, игнорировав нейробиологический дискурс, но при этом культурный нарратив положительно поддерживался исследователями, средствами массовой информации, писателями и многими другими.
Дабы не основываться исключительно на одном исследовании, необходимо ознакомиться с профессиональными критическими отзывами на него, например, исходя из краткого обозрения Юми Ким выясняется, что: «Она [Франческа Ди Марко] подразумевает, что психиатрия могла бы преодолеть культурный нарратив самоубийства, если бы она оставалась «чисто» научной. Представить, что психиатрия когда-либо была «незагрязнена» культурой, кажется в лучшем случае наивным, а в худшем – опасным» [14].
Несомненно, стоит также ознакомиться с более объемным обзором Эми Боровой. В обзоре появляется интересное замечание по поводу обобщающего аргумента Ф. Ди Марко о почетности и культурной совместимости членовиредительства в годы милитаризма, обосновывая это тем, что психиатрические вопросы внутреннего конфликта и волевого поведения в то время утратили свою сложность. Соответственно, мнение автора обзора, насчет этого отрывка, базируется на ином исследовании с противоположной оценкой: «Исследование Эмико Онуки-Тирни дневников бойцов-камикадзе, «Kamikaze Diaries: Reflections of Japanese Student Soldiers», предполагает, что амбиции молодых солдат были продуктом философских идеалов, которые привели как к глубокой национальной идентификации, так и к политической критике. Эти изощренные идеологии верности и праведности кажутся богаче, чем романтика членовредительства, и можно было бы усомниться в утверждении Ди Марко о том, что индивидуальное самоубийство было так легко приравнено к таким благородным идеалам» [15].
P.S. Увы, но точных страниц для ссылки на автора Ф. Ди Марк нет. Вызвано это с недоступностью скачивания исследования, поэтому я использовал цифровую библиотеку «Perlego», которая отражает печатный текст как веб-страницу. Однако! Я полностью заскриншотил исследование из библиотеки и создал отдельную папку для изучения, там находятся и иные источники из этого материала (отчеты, исследования, графика). Возможно, она не очень удобная, но при этом единственно альтернативная. Для цитирования использовал грубый, но действенный способ: цитаты представляют из себя номер на скриншот (№1, №2, №3…), а в конце разбора имеется примечание «Текст автора» с номер и скриншотом текста, на который я ссылался.
У меня еще осталась заметка по дополнительным сведениям для объяснения феномена самоубийства в Япония, но опубликую ее чуть позже, хах. В этом материале она не помешается, увы.
Сноски
2) Там же
4) «Текст автора». №2. Pinguet, M. Voluntary Death in Japan / M. Pinguet. — Cambridge: Polity Press, 1993. — P. 365; Picken, S. Taoko Hori, Nihonjin no Jisatsu: Seio to no Hikaku [Japanese Suicide: A Comparison with the West] / S. Picken. — Tokyo : Saimaru Shuppankai, 1979. — P. 145.
6) 武田勝彦, ニッポンは自殺天国か, 潮, 1978-10, 233, 238-248. Данная статья существует, однако доступ к ней ограничен. Я запросил ее у библиотеки NDL, мне сообщили, что они не отправляют копии статей по факсу или электронной почте в соответствии с японским законом об авторском праве. Они могут предоставить печатные копии только по почте.
9) Прасол, А. Ф. Япония Лики времени. Менталитет и традиции в современном интерьере / А. Ф. Прасол. — М : Натали, 2008. — С. 317.
10) Огромная благодарность Павлу Банникову за помощь в нахождении ссылки на эту статистику, если честно, мне казалось, что она удалена.
11) Evolution 1950-2000 of global suicide rates (per 100'000). Suicide rates (per 100,000), by gender, Japan, 1950-2000.. — Текст : электронный // World Health Organization : [сайт]. — URL: https://www.who.int/mental_health/media/en/327.pdf (дата обращения: 22.02.2022).
12) Suicide worldwide in 2019. Global Health Estimates. — Текст : электронный // World Health Organization : [сайт]. — URL: https://www.who.int/publications/i/item/9789240026643 (дата обращения: 01.02.2022). [P. 3].
13) Värnik, P. Suicide in the World / P. Värnik. // International Journal of Environmental Research and Public Health. — 2012. — № 9(3). — P. 762. [На основе: Country Reports and Charts Available; WHO: Geneva, Switzerland, 2011].
14) Kim, Y. Francesca Di Marco, Suicide in Twentieth-Century Japan (Abingdon and New York: Routledge, 2016), pp. xviii, 198, $155.00, hardback, ISBN: 978-1-138-93776-5. / Y. Kim. // Medical History. — 2016. — № 60(7). — P. 568.
15) Borovoy, A. Suicide in Twentieth-Century Japan by Francesca Di Marco (review) / A. Borovoy. // Monumenta Nipponica. — 2018. — № 73(2). — P. 299.